Собаки охотников-эвенков
разбудили спящего в берлоге
медведя

Белизна ночной пороши раздражала глаза. Звери не оставили на снегу ни одного следа. Быстрым коротким валом белка прошла на восход солнца. В те немногие дни Чиктыкон и Аракча приносили на табор по тридцать белок. Бывало и больше. Удача исчезла так же быстро, как и пришла. За последние два дня охотники не сделали ни одного выстрела.

Собаки злые от голода, облаяли медвежью берлогу, но Чиктыкон избил собак: нельзя тревожить амаку! Если амаку сам пожелает драться - тогда другое дело. А так… Чиктыкон долго шептал, стоя под деревом, - просил у амаки прощения за своих злых и глупых собак.

Но амака не внял просьбе. Видать шибко обиделся: с наступлением сумерек амака разворочал берлогу, ушел бродяжничать. Чиктыкон и Аракча тоже покинули худое место. В поисках удачи они ушли за хребет, остановились в ключе Ленгамо. Полусгнившая избушка на Ленгамо была такой низкой, что охотники вползали в нее на четвереньках. Горький дым открытого очага выедал глаза.

Аракча нашел одинокий след соболя. Зверек был матерый и хитрый - не давался ни собакам, ни людям. С немалым трудом охотники взяли на Ленгамо семь белок, несколько горностаев, одного колонка. К концу недели кончились сухари. Пили густой кипяток, заправленный чагой. Морщинистое лицо Чиктыкона стало похоже на связку старой ременной сбруи. Аракча - молодой и толстый, ему что? Жирный, как тот амака в берлоге. Лет пять сидел Аракча в теплой конторе сельпо, но потом пересел на вездеход. В кабине вездехода тоже тепло и мягко.

- Хык! - сплюнул Чиктыкон горечь дыма. - Соболь не надо, белку надо. Не хочу Парчену добывать соболей. Парчен соболей тасует. Вот так…

Чиктыкон сделал руками, будто у него в руках были карты, - показал, как приемщик пушнины Парчен тасует собольи шкурки.

- Белку надо. На белку цена твердый. На соболях цена все равно что резина - тянется в обе стороны.

Аракча расправил на палках торбоза для просушки. В ответ на слова Чиктыкона сказал, что лично его Парчен никогда не обманывал. Даже наоборот: никудышного соболя проставлял за черного, по тройной цене.

- Хык! - выдохнул Чиктыкон. - Я же тебе говорю: тасует Парчен соболей! Ты спирт пьешь с Парченом. Твой Парчен - вор!

Обиженный Аракча молча улегся лицом к стене, минут через пять захрапел.

- В старину убивали воров, - распаляясь, бормотал Чиктыкон, - убивали всякого, уличенного в трусости или обмане. Закон предков - золотой закон. Зато и славились эвенки своей честностью от моря до моря! Да! Так…

Старик вспомнил, что было с Вокчем, когда тот взял из ловушки чужого соболя. Вокч получил пулю в затылок. Никто не пошел подобрать Вокча, даже родня. Так он и остался лежать возле чужой ловушки. Нечестный человек - шабэ, грязь. Кому нужна грязь?

Уснуть Чиктыкон не мог. От недоедания и усталости гудели ноги, и мысли его вернулись к Парчену. Дело с Вокчем было лет тридцать назад, если не больше. В тайге все видно, следы все скажут. В конторе чего увидишь? Тасует Парчен соболей, охотники чувствуют, а никто не видел. Раньше Парчен в сельпо работал, растрата вышла. Увозили его в чужие края на два года.